Всю сознательную жизнь я что-нибудь пишу. Но, конечно, важно, что писать и как. Об этом мне бы и хотелось рассказать.

Я родилась в благоухающем и щедром, древнем и всегда юном Киеве, одном из красивейших городов мира и колыбели земли Русской. Время шло такое, что святыни Киева были прочно закрыты. В храмах дежурили дружинники, делая снисхождение пенсионеркам, но записывая в книжечку молодежь и взрослых. В небольшом старинном городке, известном центре художественного ткачества Кролевце Сумской (до революции Черниговской) области, где жили прабабушка и прадедушка (по матери), я проводила каждое лето: там традиции сохранялись больше. В доме были иконы в вышитых рушниках: молились, ходили в церковь – единственную оставшуюся на 30 000 кролевчан и все села района. На двунадесятые праздники приезжали из сел гости, останавливались у нас. Крестить меня водила тайно, огородами, прабабушка Степанида Родионовна, к священнику на дом. Мне было тогда около трех лет.

До революции крестьянская семья, главой которой был мой прадедушка Сила (имя одного из апостолов Иисуса Христа) жила в большом селе Мутин. Родилось пятеро детей, все девочки. В хозяйстве были лошадь, корова, овцы, участок поля, который обрабатывали всей семей. Не бедствовали, но всего достигали тяжелым крестьянским трудом. Семья была верующая, как и все мутинцы. Посреди села на пригорке стояла большая церковь, собиравшая прихожан и из окрестных сел. Бабушка помнит мощный колокольный звон, по субботам созывавший крестьян, которые трудились далеко в поле, к вечерней службе. При советской власти церковь разрушили, колокол увезли неизвестно куда, а груду кирпича сельчане разобрали и построили погреба. Прабабушка Степа до старости сохранила интерес к жизни, ум и благородство. Те, кто с ней общался, не могли поверить, что она всю жизнь провела в деревне и окончила лишь три класса сельской школы. Ее мама, Матрена Тимофеевна, моя прапрабабушка, была учительницей в Батурине недалеко от Кролевца. Сейчас это обычный районный центр, но двести-триста лет назад он был столицей Левобережной Украины и резиденцией ее гетманов. Гоголь в «Тарасе Бульбе» упоминает о храбром казаке по имени Мусий Шило.

Когда в начале 30-х пришла коллективизация, мужики обратились к наиболее уважаемым и авторитетным сельчанам, среди которых был и прадедушка: «Мы сделаем так, как Силка: если он пойдет в колхоз, то и мы пойдем». Прадедушка в колхоз идти не захотел, не испугался новой власти, которую считал сатанинской. Вечерами он вместе с другом читал Евангелие. На всю деревню оно было только у него. В молодости он пел в церковном хоре (а потом пел над моей колыбелью церковные песнопения).

Обозленные коллективизаторы решили расправиться с непокорным. Но семью заблаговременно предупредили, и все ночью рассыпались кто куда: прадедушка под Москву на железную дорогу (он плотничал потом до конца долгой жизни, сам выстроил для семьи дом), прабабушка к старшей замужней дочери в другое село… Моя будущая бабушка Татьяна Силична, в чем была одета, выехала ночью на подводе с сеном к тетке в Белгород. Бабушка окончила пять классов: учиться хотелось, но в классе были только мальчики, а она их побаивалась. Но именно бабушка научила меня читать – в мои четыре года. А в пять я уже читала бегло и много. Трудолюбие и терпение, внутренняя тишина – эти качества остались с ней на всю ее непростую жизнь. Она дожила почти до 100 лет, до конца пребывая в ясном уме, много читала, всегда молилась, а в 95 освоила Псалтирь на церковнославянском, сравнивая параллельный перевод.

Пережили бедность, голод, войну – и собрались уже надолго в Кролевце. Когда началась Великая отечественная война, моей маме было четыре года. Ее отец и мой дедушка Яков Васильевич Тищенко, родом из соседнего села Камень, был помощником лесничего, и потому семья жила в доме посреди леса. После войны сруб нового дома перевезли в Кролевец. Дедушка всегда ловил много рыбы, был прекрасным охотником; стал бы и лесничим, но погиб в самом начале войны, отобравшей и всех мужей бабушкиных сестер, которые с маленькими детьми съехались к бабушке. Лес был богат ягодами и грибами, выручала и корова. Напоследок все чуть не погибли: прятались в земляном погребе от бомб, и однажды, как только все выбрались из него, он обвалился. Бог миловал.

К сожалению, об отцовской семье я знаю меньше. Корни ее у Азовского моря: Новоазовск, Мариуполь… Скорее всего, фамилия происходит от «Коржа», вероятного прозвища донского казака. На юге Украины, где часто русифицировали свои фамилии, от «Коржей» когда-то получились «Коржовы». В «Вечере накануне Ивана Купала» Гоголем, увы, нелицеприятно, выведен сребролюбивый богатый казак Корж, который хочет выдать свою дочь непременно за богатого жениха. С отцовской стороны, как и с материнской, были сплошь крестьяне, растившие южные сады, которые обладают особым ароматом из-за близости моря и степи, или рыбаки. Дедушка Константин Васильевич, полковник, прошел всю войну, награжден многими орденами и медалями, после войны был заметным общественным деятелем Симферополя, и, говорили, помог многим людям. Он был бессребреником, щедрым, открытым, честным, жизнерадостным человеком с большим чувством юмора, которое в какой-то мере передалось сыну – моему отцу, а мне уже совсем чуть-чуть. Бабушка Клавдия Ивановна тоже была общественницей, участвовала в издании заводской газеты.

Мои родители, по образованию инженеры, работали в огромном НИИ электросварки им. Е.О. Патона. Отец Юрий Константинович свободно владел иностранными языками (английский выучил самостоятельно из интереса, в немецком знал даже диалекты, благодаря чему в Германии его принимали за немца). Б.Е. Патон, директор института и президент Академии наук Украины, случайно узнал о нем и пригласил к себе в институт. Кстати, мой сын родился в день его 80-летия. Отец со временем стал заведующим отделом международных связей, часто ездил за границу на международные выставки по электросварке чуть ли не во все страны мира (за исключением Китая). Приезжая из командировки, он уже мог общаться с делегацией на ее языке. Люди вообще к нему тянулись. За границей русские были тогда экзотикой, японцы удивлялись: «Какой умный русский!». Денег отец не скопил, жили мы в двухкомнатной квартире, без дачи и машины. На сэкономленные суточные он накупал подарков всем сотрудникам и родственникам. Он никогда никого не выдал и ни на кого не донес. Легко переносил обиды, не мстил. Будучи человеком мягким и ответственным, отец, по сути, тянул на себе работу всего отдела и, в общем, жил ею. Я хорошо представляю, насколько трагично он воспринял стремительное преждевременное угасание (диабет и последствия Чернобыля).

Ученой карьеры родители не сделали. В то время это было сложно. К тому же в душе они были гуманитариями. Правда, у моей мамы Валентины Яковлевны было опубликовано немало статей по редкой теме спектроскопии цветных металлов. У нее оказались способности к кропотливой научной работе. Но мечтала она по окончании школы о французском языке.

На мне как единственном ребенке всегда лежала большая ответственность «не подвести» семью. При этом я была очень домашней девочкой и долго пребывала в неведении относительно реальности. Время было наполнено мечтами, книгами, музыкой, которой я училась, легко складывающимися отношениями со сверстниками. Даже природа, казалось, шла навстречу, согревала, украшала, воодушевляла – и щедрыми тенистыми садами Кролевца, и горячим зеленым морем Мариуполя, когда я гостила летом у бабушек. Усилия я прилагала только в «умственной гимнастике»: каждое утро я решала задачки повышенной сложности – чтобы не утратить «гибкость ума». Обстановка была похожа на «земной рай», описанный Гоголем в «Старосветских помещиках». Позже я стремилась обрести подобную семейную идиллию, но у меня ничего не получилось. Слишком хрупок «земной рай», если не помнить о небе. Но этот подтекст гоголевской повести я тогда не воспринимала. Лишком далеки мы были от Бога.

В школе, а потом и вузе, я всегда отлично училась, а на олимпиадах по русскому языку и литературе неизменно занимала призовые места. Но литература и языкознание не воспринимались мною как возможные профессиональные сферы. Они были естественны для меня, как воздух. Филологом стала моя подруга детства и юности Оля Шубравская. Любимые учителя тоже были гуманитарии: Надежда Дмитриевна Коваленко, преподававшая украинский язык и литературу, была первым моим наставником по психологии и нравственности. Ее пламенные уроки глубоко действовали на меня и углубляли интерес к человеку и к знаниям о человеке. Галина Ивановна Сергеева, учитель английского, в теплом и уважительном и вместе с тем строгом отношении, привила вкус к игре слова и его ценности.

Следуя семейной традиции, я поступила в Киевский политехнический институт. Через год я решила уходить. Науку я избрала замечательную – «о душе», т.е. психологию. Декан уговаривал меня остаться и почему-то (хотя в учебе я не заблистала) сказал: «Вы будете доктором физико-математических наук!» Мне не хотелось его огорчать, но я уже приняла решение. В Киевском университете (ранее Университет святого Владимира) мне нравилось учиться. Мы получили хорошее образование, систематическое. Как тогда было принято, все дисциплины были естественнонаучно ориентированы, но приветствовалась широта взглядов. О душе, правда, говорилось совсем немного. Для меня это была красивая метафора. Во время чернобыльской аварии я заканчивала четвертый курс. Люди болели, умирали. Сейчас известно, что верующих радиация не коснулась. Но в моем окружении таких тогда не было. Увы, лет до 30 я не подозревала о существовании Бога. Крест я надела именно тогда, и то по просьбе мамы, в то время уже начинавшей ходить в церковь и смущавшей меня горячностью неофита. Мама, хоть и была крещена в младенчестве, обратилась к Богу, лишь когда отец тяжело заболел. Никогда не веровавший, теперь он мог приподниматься с постели, только произнеся «Господи, помилуй!».

Моя мама – всегда мой первый читатель. Во время моего студенчества и аспирантуры она носила из библиотеки Академии наук книги. Я всегда считала, что должна знать все как можно лучше. Кроме того, это меня увлекало. Книги, по содействию зав. библиотекой Института электросварки Людмилы Денисовны Яворской, записывались на абонемент самого Б.Е. Патона и потому выдавались практически в неограниченном объеме. Когда пал «железный занавес», библиотекарь Елизавета Исааковна звонила нам домой попрощаться перед отъездом в Америку, объявив, что она не помнит, чтобы кто-нибудь столько читал, и предсказала мне научные вершины.

После защиты кандидатской диссертации наступило время ленинградское-петербургское. Вначале я работала в НИИ, уйдя в числе последних психологов туда, где еще била жизнь, – преподавать. В начале 90-х стали повсюду готовить психологов. Потребовались преподаватели и в РГПУ им. А.И. Герцена, где я и работаю по настоящее время. Среди прочих предметов мне поручили читать психологию личности, которую считаю главным и любимым психологическим курсом. Мне удалось разработать и провести сложное исследование, результаты которого внезапно показали, что докторская диссертация готова. Я как-то легко, на фоне тяжелых семейных обстоятельств, прошла предзащиту и защитилась. Научный консультант меня поддерживал, коллеги ободряли, рецензенты и оппоненты одобряли. Мне было интересно работать со студентами. У меня все получалось. Научный мир меня принял. Я стала доктором психологических наук. Мне было еще 37 лет. Впереди меня ждала целая жизнь. Но я не понимала, что должна делать дальше. После спада напряжения в душе оказалась пустота. В сознании прочно засели строки Данте о сумрачном лесе.

И тут произошло то, что я расцениваю как чудо. Так получилось, что именно в это время я пришла к батюшке, отцу Александру, который духовно окормлял Общество памяти игумении Таисии. Господь подал мне помощь, чтобы я увидела красоту и мудрость Православия. Впереди стал виден свет. Предстоял нелегкий путь очищения души. Большое впечатление оказали на меня члены Общества, которые неустанно трудились во славу Божию, превозмогая усталость и личные невзгоды.

По совету батюшки в состоянии душевного подъема я стала писать учебник по психологии личности. Я использовала некоторые данные, которые я получила в докторской диссертации, и в то же время начала осознавать, что этот предмет имеет мировоззренческое значение, а полнота описания личности возможна только с учетом духовно-нравственных оснований. В результате получилась книга под названием «Психология личности: Типология теоретических моделей». Батюшка посоветовал мне написать о личности и через анализ художественной литературы. Так получилась книга «Путеводитель по жизненным ориентациям: Личность и ее жизненный путь в художественной литературе». «Литературных предков» мы можем вполне осознанно выбирать и сознательно подвергаться их влиянию, ориентируясь в своем жизненном выборе на тот или иной вариант жизненного пути личности. Написала книгу, что называется, на одном дыхании. Все экземпляры разошлись тоже очень быстро. Поскольку в ней за скобки было вынесено своеобразие творческой манеры писателя, было решено исправить это сознательное упущение.

Тогда была написана книга «Поиски прекрасного в человеке: Личность в творчестве А.П. Чехова». Чеховым удивительно точно и глубоко передано мироощущение русского человека, его потребность в осмыслении жизни, в поиске своего предназначения. Он стремится открыть всю правду о человеке, который может быть и отвратительным, и прекрасным. Фактически все творчество Чехова – напряженный поиск ускользающей красоты человека. Позитивные образы Чехова свидетельствуют об его идеалах и позволяют говорить о том, что это писатель, православный по духу.

Как-то мы с коллегами получили грант РГНФ на проведение исследования по теме самореализации личности в науке. Оно завершилось без какого-то крупного результата, но для меня оказалось важным, поскольку вдохновило на родственную работу о выдающихся русских мыслителях. Получилась книга «Творческий лик русских мыслителей», в которой раскрывается творческий облик русского ученого-гуманитария в восемнадцати психологических биографиях выдающихся православных мыслителей ХIХ–ХХ вв. со зрелой неординарной личностью и яркой судьбой: ученых-славянофилов, писателей, лиц духовного звания, преподавателей, ученых русского зарубежья, ученых советской России. Их творчество – кропотливый труд не ради славы, вынашивавшийся годами и десятилетиями – отличается духовной наполненностью. Это свидетельство гармонии веры и знания, интуиции и логики.

К 200-летию Н.В. Гоголя я написала книгу «Духовная лестница Н.В. Гоголя: Личность и творчество». Гоголь был не только гениальным писателем и выдающимся мыслителем, но и замечательным человеком. Писать эту книгу было радостно и мучительно, и, пока я ее писала, Гоголь стал для меня необыкновенно дорог. Душа моя болела за этого хрупкого человека, с великой силой устремленного к Богу в своем духовном восхождении, непонятого при жизни и продолжающего нести посмертное мученичество. В этой книге я пыталась выразить в ней свое нынешнее понимание человека и его психологии. Подобно художественной литературе и искусству, психология в изображении душевных явлений отражает духовные и потому в зависимости от своего содержания может как вести в пропасть, так и направлять к Богу.

Когда стало изменяться мировоззрение, вдруг «пошли» стихи, творческий процесс снижал накал внутренней жизни. Правда, стихи остались неизданными, но если даже Симеон Полоцкий и Федор Тютчев не придавали значения своим поэтическим опусам, то уж я и подавно.

А потом неожиданно наступил этап переводов. Я, наверное, все-таки очень счастливый человек – первой книгой, которую я стала переводить в Обществе памяти игумении Таисии, был «Камень веры» – замечательное произведение выдающегося церковного и государственного деятеля, духовного писателя Петровских времен Преосвященного Стефана Яворского, Митрополита Рязанского и Муромского. «Камень веры» – это книга, написанная в защиту Православия в условиях активной пропаганды протестантизма. В наши дни о знаменитой книге знали, но ее никто не читал. Перевод нужно было сделать с церковнославянского языка на русский. Передо мной лежал огромный фолиант с непонятными буквами и значками. Я никогда этим не занималась ранее, но с энтузиазмом принялась за работу. Изучая биографию Стефана Яворского, я обнаружила, что он учился и затем преподавал в моем родном Киеве (в Киево-Могилянской академии), проходил в Киеве монашеское послушание, а потом Петр I, восхищенный его умом, образованностью, красноречием, настоял на его переезде в Москву. Мне, киевлянке, живущей в Петербурге, это было близко и понятно. Я восхищалась смелостью и мужеством этого незаурядного человека, который в нелегких и весьма тяготивших и унижавших условиях делал все, что мог, чтобы остановить отступление русского народа от православной веры. Он подавал царю протесты против «новшеств в духовной жизни» народа и открыто обличал царя в проповедях, не страшась его гнева, наконец, он написал свою знаменитую книгу. За свою жизнь Стефану пришлось вынести немало клеветы, в том числе и после смерти. Особенно много неприятностей пришлось на последние годы его жизни, когда он стал Президентом Святейшего Синода. Тяжело больной, он постоянно находился под следствием по доносам. Каждый раз он оказывался оправданным, но постоянные обвинения и допросы сокращали дни его жизни. Меня привлекала основательность изложения вероучительных истин, подкрепление их доказательствами из Ветхого и Нового Завета, Соборных правил, творений святых Отцов, и при этом яркая образность стиля. Обилие цитат из Библии меня и спасло. Я сопоставляла тексты из Библии на церковнославянском и русском языках и так постепенно осваивала церковнославянский язык. Увы, самому Стефану Яворскому так и не довелось при жизни увидеть свое детище изданным. Книга была завершена в 1718 году, однако при Петре I не была напечатана, так как она убедительно опровергала положения протестантизма, которыми дорожил Петр.

Когда я начинала перевод книги, которую батюшка намеревался издать, я не знала о ее трагической истории и судьбе тех, кто издавал ее. Первый раз «Камень» вышел в Москве в 1728 году с разрешения Верховного тайного совета, по засвидетельствованию преосвященного Феофилакта Лопатинского, Архиепископа Тверского, и под его наблюдением, и сразу стал заметным событием в жизни общества. Первое издание имело огромный успех и быстро разошлось. Однако распространение книги было запрещено, и оставшиеся в типографии экземпляры опечатаны. «Камень» был переведен на латинский и польский языки и приобрел широкую известность и на Западе. Протестанты тотчас же начали полемику. Появились работы и в защиту книги, в частности, сочинение Архиепископа Феофилакта, издателя «Камня». Всего же книга выдержала три издания и была издана также в 1730 г. в Киеве и 1749 г. в Москве, все три раза на церковнославянском языке.

За издание «Камня веры» Архиепископом Феофилактом последнего пытали в тайной канцелярии Бирона, три раза поднимали на дыбу, били батогами, объявили лишенным архиерейского сана и монашества и заточили в Петропавловскую крепость. За ту же вину Киевского Митрополита Варлаама Ванатовича вызвали в тайную канцелярию, лишили сана и заточили в Белозерский монастырь. В царствование императрицы Анны Иоанновны, а затем Екатерины Второй отступление от православной веры продолжалось. При Екатерине Второй горячо выступил в защиту православия и произведения Яворского Арсений, Митрополит Ростовский. Он составил возражение на поданный протестантами пасквиль против «Камня веры» и дополнил сочинение исповедника Архиепископа Тверского Феофилакта Лопатинского. По приказанию Екатерины II Синод присудил Митрополита Арсения к лишению архиерейского сана и преданию, по расстрижении из монашества, светскому суду. В Ревельском каземате на стене тюрьмы он начертал углем слова: «Благо, яко смирил мя еси».

Конечно, узнав обо все этом и помня о судьбе издателей, я очень испугалась. Через 9 месяцев работа над книгой завершилась и вскоре была издана Обществом памяти игумении Таисии.

После «Камня веры» с церковнославянского языка я переводила другие прекрасные книги, ставшие памятниками духовной письменности, написанные в свое время в защиту чистоты веры, в сложное время XVI-XVII веков, когда происходила напряженная борьба с ложными вероучениями и возникла острая необходимость систематического изложения основ православной веры. Это было время расшатывания традиционного уклада русской жизни. Россия нуждалась в образованных людях, которые могли бы защитить святую Русь. Я перевела «Мечец духовный» Софрония и Иоанникия Лихудов, «Остен» инока Дамаскина, «Большой Катихизис» Лаврентия Зизания, книги Симеона Полоцкого «Жезл правления, утверждения, наказания, казнения» и сборник его блистательных проповедей, обращенных к сердцу каждого, «Вечеря душевная». Об этих удивительных книгах, их высокообразованных и самоотверженных авторах можно рассказывать бесконечно. Эти люди заложили основы литературы, необходимой для светского и духовного образования.

Так, «Большой Катихизис» Лаврентия Зизания (1627) примечателен, прежде всего, тем, что в нем впервые систематически изложены основы православной веры, а также своим объемом, как бы подводя итог всей жизни мыслителя, ученого, педагога, переводчика и горячего проповедника, автора не только первого отечественного катихизиса, но и первой систематической грамматики славянского языка, первого печатного дифференциального словаря и второго из датированных печатных букварей (после букваря Ивана Федорова). В-третьих, книга привлекает опорой на Священное Писание и святоотеческие творения, которые Зизаний прекрасно знал в греческом оригинале и широко цитировал в Катихизисе. Наконец, трогательна забота о читателе в явном стремлении к убедительности и доступности изложения.

Издание перевода уникального полемического сочинения братьев Лихудов «Мечец духовный» (1690), по сути, единственного произведения этих авторов, сохранившегося к настоящему времени целиком, призвано восполнить существующий пробел в представлениях современников об истории русской культуры, а также об уровне образованности и глубине мысли просветителей. Греки по национальности, они посвятили свою жизнь России и утверждению Православия как основы русской культуры, выступили основателями Славяно-греко-латинской академии – первого высшего учебного заведения в России. Иносказательно «мечец духовный» – воин, вооруженный Словом Божиим. В книге в форме диалогов изложены споры, в действительности происходившие с иезуитами во Львове во время путешествия братьев Лихудов в Россию, о различиях между Православной и Римско-католической Церквями.

Книга «Остен» (церковнослав. – бодец, игла), переведенная мною с полустершейся рукописи, написана Дамаскином, иноком Чудова монастыря, писателем конца XVII – начала ХVІІІ века, учеником и последователем братьев Лихудов в 1704 году в ходе бурной богословской полемики в защиту позиции Православной Церкви, опиравшейся на Священное Писание и святоотеческие творения, от попыток «усовершенствовать» Православие «латинниками», испытавшими влияние Римско-католической Церкви. Книга под таким названием, утверждавшая традиционную православную точку зрения о времени пресуществления Святых Даров на Литургии, была создана вначале Патриархом Иоакимом и иноком Евфимием. Против нее выступил латинствующий Архимандрит Гавриил Домецкий в сочинении «105 вопросов». В свою очередь, Дамаскин написал 105 ответов, составивших книгу с таким же названием «Остен».

На пересечении культур оказался волей Божией и Симеон Полоцкий. Я перевела на русский его книги «Жезл» и «Вечерю духовную». Это выдающийся общественный деятель XVII века, богослов, духовный писатель, педагог, учитель детей царя Алексея Михайловича, автор тысяч виршей и сотен проповедей. В нем сочеталась пламенная ревность о Боге, побуждавшая его отдавать свои силы и таланты ради духовного единства Церкви в борьбе против церковного раскола, и горячее стремление способствовать развитию образования и просвещения России, Белоруссии, Украины, опираясь на современные достижения мировой науки и искусства. Симеон Полоцкий бесстрашно внедрял свои опережающие время проекты в общественную жизнь, что вызывало неоднозначное отношение. Но он смело шел вперед, служа Богу и Отечеству. Белорус по происхождению, он получил образование в Киево-Могилянской академии и всю жизнь оставался верным учеником Лазаря Барановича, впоследствии Епископа Черниговского. Он принял монашество в Полоцком Богоявленском монастыре и восемь лет учительствовал там в братской школе, а всю оставшуюся жизнь провел в Москве. Много лет он писал на польском, старобелорусском и церковнославянском. Он сдерживал разрыв между церковью и культурой, борясь при этом за чистоту веры, что доказал, прежде всего, созданием книги «Жезл правления, утверждения, наказания и казнения», которая стала главной официальной книгой, обличавшей раскольников, их взгляды и убеждения. Церковный Собор признал, что «Жезл» написан «из чистого серебра Божия Слова».

Наступал следующий этап: переводы на мой родной украинский. К переводам подключилась мама, мой строгий критик и надежный помощник.

Наше время размыванием и утратой жизненных ориентиров имеет сходство с временем XVI-XVII веков и потому также нуждается в систематическом изложении истин вероучения. Обществом памяти игумении Таисии были изданы катихизисы, в которых сосредоточены главные христианские истины, свт. Филарета (Дроздова), прот. Николая Вознесенского, а также И. А. Глухова. В отличие от классического катихизиса митрополита Филарета (1782‒1867), более близкий к современности катихизис прот. Николая Вознесенского (1871-1947) сохраняет вопросно-ответную форму при более свободном изложении вероучительных истин, с разнообразными примерами. «Православный катихизис» И.А. Глухова (1927-1999), по лекциям которого учились в Московской Духовной семинарии поколения священнослужителей, в отличие от катихизисов с вопросно-ответной формой, максимально приближен к восприятию современников, часто далеких от христианства, пробуждая интерес к основам вероучения и стремление к их усвоению. Здесь ярко, убедительно даются поучения с выдержками из Священного Писания, из наследия святых Отцов, житий святых, художественной литературы.

Когда я переводила эту книгу, многие отрывочные знания и представления о вере связывались воедино, в соединении с моим жизненным опытом и мироощущением. Я чувствовала, как сжимается мое сердце в тревоге и боли за судьбы моих соотечественников, которые очень далеки от истины. Человек, теряющий духовный вектор бытия, уже не может правильно оценить текущую жизненную ситуацию. А она в Украине очень сложна. Накал политической борьбы сопрягается с остротой борьбы вероучений. Даже в самом Православии произошел трагический раскол и отступление части верующих. Мои родственники, оставшиеся на Украине, в детстве еще имели веру, а потом забыли, что это такое, и сейчас не понимают, зачем она нужна. И не удивительно, ведь и в самом украинском языке утрачено или упрощено немало слов, которые имеют отношение к Православию, богослужению. Значит, такое же упрощение присуще и сознанию современников. Сегодня переводятся на украинский язык и Библия, и святоотеческая литература. Но нет единого мнения о том, как правильно переводить многие слова. Отсутствует общепризнанный перевод Библии. Поэтому я в украинские переводы библейские цитаты стала включать на церковнославянском языке и убедилась в том, что он обладает большей глубиной и целостностью, чем современные русский и украинский.

Далее последовали переводы других учебников, также ориентированных на нашего современника, в основе которых, как и в основе «Православного катихизиса» И.А. Глухова, лежат конспекты отца Александра, слушавшего лекции преподавателей Московской Духовной семинарии: «Библейской истории» арх. Венедикта (Князева), «Нравственное богословие» арх. Платона (Игумнова), «История Ветхого завета» Епископа Сергия (Соколова). Читая эти книги, наш современник может убедиться в том, что евангельские идеалы выше земных. Священное Писание дает нам духовную истину, существуя вне времени, вне пространства. Единство Библейской истории показывает нам, что Господь заботится о нас, даже когда мы удаляемся от Него, и всегда указывает путь.

Мы с мамой перевели на украинский язык и прекрасные жития святых – преподобного Серафима Саровского, преподобного Силуана Афонского – высокий образец для тех, кто задумывается о том, как построить свой жизненный путь. Особое место среди переводимых книг занимает «Прощальная беседа Спасителя с учениками», которая помогает понять и ощутить подвиг Христа. Это книга выдающегося русского богослова К.Н. Сильченкова, который за свою короткую жизнь создал сочинения, воплощающие глубочайшую мудрость созерцания и сияющие светом любви. Сейчас переводим великолепную книгу П.С. Лебединского «Иисус Христос Сын Божий – Спаситель мира».

Некоторые говорят, что легче читать на русском языке, чем на родном. Но во время чтения на родном языке человек глубже ощущает единство времен и свою причастность к нему, у него развивается национальное самосознание, формируется более зрелая личность.

Я благодарна Богу и батюшке за такой поворот моей судьбы. Хочется верить, что мои книги и переводы кому-нибудь принесут пользу. Может быть, для кого-то это станет ступенькой на пути к Богу. Прости меня, Господи, если я не сумела сделать, что должно. Вера не противоречит науке. Духовное одухотворяет душевное, образуя особое чутье к истине. Умственные труды становятся плодотворными, а человек – здравомыслящим. Результаты же «внутреннего творчества» ведомы только Богу одному…

Е.Ю. Коржова, д. пс. н.

Петербургский дневник 19.12.2013.pdf